Мурлов, или Преодоление отсутствия - Страница 123

123

Мурлову у Бурова ловить было нечего, да и просто муторно было ходить в институт, как на службу, где в кабинетах и на лестницах витал еще дух Сливинского и нет-нет да появлялся легкий призрак Фаины. Да и вообще как-то удивительно быстро сварливо-добродушная атмосфера сменилась на лениво-равнодушную обстановку. Перчик остался и еще больше стал удивляться всему, поскольку стал ко всему совершенно равнодушен.

Неожиданно для себя Мурлов, как лейтенант запаса, изъявил желание идти на два года в армию, за что, естественно, ухватились в военкомате. Когда на медкомиссии в холодном длинном кабинете у раздетого Мурлова спросили: «На что жалуетесь?» – и он ответил: «На холод», – его хлопнули по плечу и бодро сказали: «Годен!»

Последний раз зайдя в столовку, над которой когда-то так красиво и мощно фиолетовое небо разверзлось громадной лиловой молнией, осветившей Мурлову всю его жизнь, он, сидя за столом с двумя сотрудниками Сосыхи, услышал, что бывший директор уехал то ли в Австралию, то ли в село агрономом, на что последовал комментарий ученого недоумка: «Диоклетиан!»

Глава 32. Воскресный семейный обед с отвертками и борщом

За три года у Мурловых родилось два ребенка. Дочурку назвали Машей, а сынишку Колей. Манюся, сколько помнили ее, все играла в куколки, рисовала и любила слушать, а потом и сама читать сказки. Рот у нее был постоянно раскрыт до ушей. Колянчик же, как встал с четверенек на ноги, так стал сущим бесенком. Первые три года каждую минуту ждали, что или с ним приключится беда, или в беду ввергнется весь дом. Старший же, Димка, не по годам был рассудительный и цепкий, учителя прочили ему блестящее будущее, и у родителей лишний раз не болела голова.

Денег катастрофически не хватало, и если бы Мурлов регулярно не подрабатывал, где придется, когда придется и с кем придется, нельзя было бы свести концы с концами. Этот не облагаемый налогами приработок повышал уровень благосостояния их семьи довольно ощутимо, но, разумеется, не кардинально.

– В Америке я давно бы уже был миллионером и кровопийцей рабочего класса, – говорил Мурлов. – Там, наверное, никто так не работает.

– Не так, а столько, – поправляла Наташа.

Родители Наташи на старости лет необдуманно поменяли трехкомнатную квартиру в райцентре на двухкомнатную в соседнем от Мурловых доме, что было для среднего поколения, конечно же, очень удобно. Наташин брат Петр изредка привозил дочку, а еще чаще Анюта приезжала сама, Наталья же забрасывала к матери десант чуть ли не ежедневно. Димка хлопот особых не доставлял, он не вылезал из книг, а тихоня Манюся одна могла за день свести бабушку с ума одними только расспросами о героях народных сказок. О Колянчике вообще разговор особый. Он находился в том беспокойном, кстати, свойственном всем политикам, возрасте, когда мир познается через его разрушение. Колянчик познавал мир с орудиями труда в руках, и ручки его уже все, не сговариваясь, именовали ручонками. Когда он с зеркала трюмо (с тыльной его стороны) ножом стал соскребать черный слой, то сильно озадачился: с лицевой стороны почему-то изображение не соскребывалось, а с тыльной – начинало исчезать, причем как-то странно – не целиком, а кусочками или полосками. Зеркало, вернее изучение устройства зеркала и механизма его действия, внесло в его душу большое смятение и заставило наверняка если не задуматься, то подготовиться к более поздним мыслям о том, что видимая сторона вещей, оказывается, не самая важная сторона этих вещей и что она может вообще ничего не значить.

Подлинной же страстью Колянчика стали разнообразные отвертки. Как-то раз ему попала в руки отвертка, и уже через пять минут он орудовал ею, как заправский мастер. По воскресеньям вся семья собиралась вместе за обеденным столом. Приехали, проклиная дорогу, Петр с Ниной и Анютой, пришли Мурловы с тремя детьми. Стол, раздвинутый, со специальными подпорками, сделанными Петром, был уже накрыт на десять кувертов. В такие дни Колянчику отвертку в руки не давали, так как многочисленные его эксперименты с винтами давно превратили стол в паралитика с подламывающимися ногами.

К трем часам пришел дед. После двух сведенных к ничьей шахматных партий и, соответственно, пары бутылок пива, в которых он вышел победителем, дед был слегка возбужден и чуть больше голоден. Он надел свои новые светло-коричневые штаны, подаренные ему на день рождения, сел к столу, налил холодного пива, выдрал перышко из воблы, хлебнул, удовлетворенно крякнул и стал смаковать плавничок. Перед ним стояла глубокая тарелка с жирным золотисто-красным борщом, сахарной косточкой и ароматным куском мяса. Все расселись и ждали, когда, наконец, перестанет колготиться бабка, чтобы начать есть, и все завидовали деду, который уже успел хлебнуть пивка. Дети возили ложками по тарелкам, женщины ковыряли хлеб, мужчины мужественно сосали перышки.

Наконец бабушка, намаявшись на кухне, подошла к столу и буквально рухнула на табуретку рядом с дедом. Локтем она надавила на стол и стол тоже рухнул, и все вылилось на деда: и холодное светлое пиво, и горячий золотисто-красный борщ с сахарной косточкой – все на его новые светлые брюки. Дед взвыл и подскочил на табуретке. На пол посыпались ложки, тарелки, куски хлеба, салат из свежих огурцов и помидоров в сметане, полилась красно-желтая бурда. Дед залетел в ванную и стал поливать себя из душа, не снимая штанов и тапочек.

Что тут началось! Атаковала, как всегда, первая и с успехом, бабка. Она была прирожденным начштаба и полководцем в одном лице. Досталось всем: деду, который ни черта не хочет делать по дому, сыну, который дожил до лысины, а не может сделать добрые подпорки, внуку с его отвертками, Наталье, которая занята только собою… Правда, досталось и самой бабке, которая из штанов вылезает, чтобы угодить всем, и совершенно не следит за своим здоровьем.

123