Возле машины Веру Сергеевну ждал обеспокоенный Грибков. Она совершенно выбилась из сил. Грибков помог ей забраться в машину, но в последний момент Веру Сергеевну будто толкнуло, что Боря все-таки там, Боря ждет ее!
– Я сейчас вернусь. Подождите ради Бога, – сказала она и направилась на поиски сына.
– Вера Сергеевна, куда же вы одна, постойте! – Грибков захлопнул дверцу машины и пошел за ней.
Местность словно изменилась. Они оказались возле крутого склона горы, с чернеющим над тропинкой входом в пещеру. Одолев каменистый подъем, они вошли в просторную пещеру с невидимыми сводами, посреди которой на костре три старухи варили в огромном чане какую-то омерзительную бурду. «Вот она где, вся вода», – подумала Вера Сергеевна и поздоровалась со стряпухами. Те никак не отреагировали на ее приветствие. Грибков остался у входа, а она подошла к ним ближе. Красные блики от костра придавали их и без того уродливым ликам зловещий вид. Одна из них была совершенно лысая, с шишковатым черепом и жилистыми, синими от набухших вен руками. Этими руками она ворочала в котле громадной поварешкой и бормотала что-то себе под нос. Две другие старухи, седые и косматые, закрыв глаза, сладострастно принюхивались к отвратительному запаху варева. Вера Сергеевна опять поздоровалась с ними, но они не видели ее в упор.
– Подбрось-ка в котел кошачьего помета…
– И спермы висельника, для аромата…
– Пену, пену сними! Через край перельется…
– Отстань, дура! Там самые альбумины с глобулинами!
– Вы Бореньку случайно здесь не видели? – преодолевая тошноту, спросила Вера Сергеевна.
Но они посмотрели сквозь нее, как сквозь пустое место.
– Младенец, кажись, вякнул? – сказала одна.
– Хорошо бы его сюда, для навару, – сказала вторая. – Да и с жирка бы его, глядишь, не ослепли.
Подружки облизнулись и хихикнули.
– Цыц вы, девки! Не отвлекайтесь на болтовню! – окрикнула их старшая. – Подбросьте-ка лучше в костер кизяк бешеного быка и вязаночку сушеного нетопыря. Вот так. Не жалей, не жалей. Смотри, как зачадило славно! Приговаривайте, приговаривайте! Хотя нет, сперва достаньте-ка этого новенького. Осторожно, не повредите его мандрагору. Я потом дудочку из этого корня сделаю. Ты смотри, из болота так приятно козлиным мужским духом несет, прямо как от мэтра Леонардо. Эх, помню, не так давно, лет сто, наверное, назад, а может, двести, на танец пригласил меня любезник с конскою ногой… Ну, волокита! Что рты раскрыли? Тащите же, тащите этого скорей…
У Веры Сергеевны потемнело в глазах, она чувствовала, что теряет силы и сознание.
Очнулась она в машине, куда ее принес Грибков.
– Ну, как вы, Вера Сергеевна? Вам лучше?
Вера Сергеевна слабо кивнула головой, облизала языком пересохшие губы, и они снова тронулись в путь.
– Кто это был? – спросила она у Грибкова.
– Кто? – не понял тот.
Очнулась Вера Сергеевна, ударившись на повороте плечом о ручку двери. Черная непроглядная ночь с далекими, как чужие жизни, звездами заполняла все вокруг, и в ней, в этой черноте, остался ее Боренька, ее маленький добрый мальчик. Погубили они тебя, ненасытные женщины!
И снова забытье и тоска по Боре. Почему она жила в вечном страхе за него? Если знала о его ужасном преждевременном конце, почему не предупредила заранее? Если не знала, почему волновалась всю жизнь?
Пели соловьи. Так и есть, соловьи, она не могла ошибиться. Это были они. Удивительно, в городе поют соловьи. Пахло тополями, пахло яблоками и свежестью. Нет, не дезодорантом, не рекламой, пахло уличной свежестью, в которой мало машин и нет проституток. Машина стояла возле большого пятиэтажного здания. Здание было ей знакомо и с чем-то связано в ее жизни. С чем?
– Мы приехали, Вера Сергеевна. Прощайте.
И он быстро уехал. Она не успела спросить, когда обратно. А впрочем, зачем? Красные огоньки исчезли за поворотом. Ей вдруг показалось, что они и на расстоянии пятисот верст будут такими же неугасимо-красными. Надо было позвонить Любе, предупредить. А то нагрянула, как снег на голову. Может, болеет или еще что-нибудь. Но делать нечего, она пошла к входу. Тут ее окликнули:
– Вера! Ты еще здесь?
Вера Сергеевна оглянулась. Люба.
– Вот так-так. А я к тебе приехала.
– Приехала? – засмеялась Люба. – Ну, раз приехала – заходи, чего стоишь?
Люба бросила беспокойный взгляд назад, по сторонам, обогнула Веру Сергеевну, высматривая что-то за ее спиной. Вера Сергеевна оглянулась почти в суеверном ужасе.
– Симку не видела?.. Кис-кис-кис-кис… – позвала Люба кошку. – Паразитка! Выскочила в дверь за тобой. Теперь ищи ее на ночь глядя.
– Люба, я… Я переночую у тебя, – сказала Вера Сергеевна.
– Ночуй, ради бога. Ты же в общагу подалась?
– Передумала, – сказала она. Голова ее шла кругом, и она никак не могла сориентироваться, то ли она спит дома или в машине, то ли у нее, как говорят сейчас молодые, крыша едет. Но она совершенно четко слышала соловьев, ощущала вечер, ветерок в листве и ее волосах, прилипшую к ногам белую юбку. Господи! Срам-то какой! Нацепила белую юбку! Точно, крыша поехала.
– Ладно, пошли. Вернется Симка. Чай еще будешь пить? Баранки остались.
Они поднялись к Любе. Все в комнате было так, как и было всегда. Но что ж тогда держало Веру Сергеевну в напряжении?
– Причешись, – бросила ей гребешок Люба. – Шпильки вылетели. В шкатулке возьми.
Вера Сергеевна посмотрела в зеркало. И правда, вылетели шпильки. Такая морока с ними. Ничего другого придумать не могут. Приколов выбившуюся прядь волос, она вернулась к круглому столу. В стакане желтел чай, в сухарнице лежали сушки и баранки, в синей вазочке искрился и белел наколотый щипчиками сахар. Вера Сергеевна взяла остренький кусочек, надкусила его с хрустом и с наслаждением выпила глоток кипятку.