Мурлов, или Преодоление отсутствия - Страница 30

Сорвав с яблони листья, мальчишки плюнули на них и пришлепнули к ранам. После чего залезли к Линевым в сад и до отвала наелись редкого сорта абрикосов, крупных и ароматных, с медовым привкусом.

* * *

А в доме Косовых царило беспокойство: Димки не было дома. Вечная женственность – вечный источник любого беспокойства. Акулина Ивановна рассказала о своих опасениях мужу:

– Вот паршивец, не иначе как это он с Гришкой был. Кому же еще! Хорошо, Агафью успокоила малость. Тряслась, бедняга, как осиновый лист.

Дед засмеялся.

– Тебе только поигогокать! – возмутилась Акулина Ивановна.

– Не плакать же, мать. Вечно ты на всех страху понагонишь! Что вы, женщины, за создания такие! – в сердцах сказал Василий Федорович и вышел покурить перед сном.

Однако уже и спать пора, а внука все не было. Обычно Акулина Ивановна не очень беспокоилась, если Димка не являлся к назначенному часу: собственно, никто ему такого часа и не назначал – куда он денется-то? Но сегодня бабке не терпелось провести дознание. Еще час прошел. Уж и глаза слипались, валил сон…

– Дед, а, дед!

– Что? Что такое? – встрепенулся дед.

– Внука нет. А ты дрыхнешь!

– О, господи! Да угомонись ты!

Ну, тут бабка и выдала все, что она думает по поводу мужского рода вообще и по поводу деда и внука в частности. Как общие, так и частные характеристики содержали полный перечень отрицательных черт, свойственных человеку и человечеству. Картина получилась безрадостная. Дед, молчком проклиная бабью суету, вышел из избы, прошелся по двору, вокруг дома, громко, чтобы слышала бабка, позвал внука, но тот, естественно, не отозвался. Шумно дыша, лизнул дедову руку Прут. «Ты мой славный!» – потрепал дед ему загривок. Всколыхнулись на секунду-другую куры в сарае, промычал теленок. И снова стало тихо, только сверчки пели свою нескончаемую песню и, кажется, заполняли ею все вокруг от земли до неба, от ада до рая.

Бабка пошла в летнюю кухню за трофейным трехцветным фонарем «Даймоном».

В это время в избу и прошмыгнул Димка. Он не заметил в темноте дедушку.

«Наконец-то», – успокоился, больше за свою старуху, Василий Федорович. Вернулась бабка с фонарем в руках.

– Далеко собралась? – спросил дед.

– К реке надо сходить… Или за мельницу? – сказала Акулина Ивановна в раздумье.

– А может, он уже спит давно?

Бабка за долгую совместную жизнь с дедом научилась в его риторических вопросах сразу же находить и ответ. Она зашла в избу. На шубе сладко посапывал Димка. Акулина Ивановна нагнулась над ним.

– А ну, вставай! – потрепала она его за плечо. Димка засопел громче. – Вставай, я кому говорю!

Димка приоткрыл один глаз и, ненатурально широко зевая, спросил:

– Ну чего? Уже утро, что ли?

– Нет, ты погляди на него! – бабка вытряхнула внука из шубы. Тот, разумеется, не успел раздеться. – Дед, а, дед, иди-ка сюда! Тут у человека утро уже настало! Что же это вы, ироды, над Агафьей измываетесь? Ее же чуть инфаркт не хватил.

Димка был ошарашен и никак не мог взять в толк, откуда бабушке известно про кота, про первые свои проделки он и не подумал.

– Ничего мы не измываемся… – промямлил он на всякий случай.

Бабка вышла в чулан и принесла арбузную маску, которую подобрала на месте происшествия.

– А это что?

Дед, глядя на маску, развеселился: ему было что вспомнить аналогичное из своего детства, но чтобы не снижать планку воспитательной работы, он вышел. Покурил, ухмыляясь сам себе, и вернувшись в хату, обратился к насупившемуся Димке:

– Улика, брат, неопровержимая. Давай все выкладывай, – и подмигнул бабке, мол, вот он я, воспитательная твоя подмога.

А у Димки и без дознания на душе скребли кошки. Только что с Гришкой они удачно завершили операцию «Мщение», но ни радости, ни удовлетворения от этого мальчик не испытывал.

– Ну, так что, будем говорить, грехи распутывать, или ляжем спать? – спросил дед Димку, ласково взглянув на кровать. – А то ведь поздно уже.

– Ничего не поздно, – решительно заявила бабка. – Рановато хулиганить начал. А завтра он пойдет и убьет кого-нибудь, вот тогда будет поздно!

Димка было и стыдно, и горько, и мучила мысль, откуда они знают про Агафью и что именно знают, а еще этот кот, если и про него узнают, тогда труба. И как объяснить старикам, почему они так поступили?

– Не люблю я ее, – глухо сказал он.

– Не любишь? – съязвил дед. – Она тебя зато любит.

– Ага, любит она его! – не поняла иронии бабка. – Как же! Ее любовь сперва заслужить надо. Тоже мне: от горшка два вершка, а туда же – не люблю!

– Да, Димитрий, не мужицкий это поступок, не мужицкий, – дед покачал головой, на этот раз вроде как не шутя, и опять вышел курить на крыльцо. Похоже, лечь удастся не скоро.

– Бабушка, я не хотел… Ну, ба…

Акулина Ивановна чуть-чуть смягчилась:

– Ну что «ба…», что «ба…»? Разве дело – пугать старуху, и без того запуганную? Она в войну бойцов наших от немцев прятала. Тут лагеря были для пленных, пленные оттуда иногда убегали и пробирались к линии фронта по реке, по ярам да балкам. А самая прямая дорога шла через наш хутор. Тут шоссейных дорог нет, и этот путь был для них менее опасным. Шли одиночки, по два, по три человека, бывали и большие группы. Это уж как побег удавался. И все заходили к ней, будто их специально кто направлял. Я тогда еще подумала, это точно – их Господь направляет, а ее – хранит. Она всех принимала. Кормила, чем могла, обстирывала, в летнице устраивала им баню, а их обноски прожаривала от вшей в печи. А какая лишняя одежда была, так ту она уж давно всю раздала.