Мурлов, или Преодоление отсутствия - Страница 76

Она отворила подъездную дверь и вышла. Гвазава сделал шаг в сторону и назад, выронил сигарету, прижал руки к груди, снял рыжий пыжик и открыл молча дверцу такси. И ноздри его хищно вздрогнули, когда мимо носа колыхнулась волна нежнейших духов, смешанных с неповторимым запахом очаровательной женщины. Из уст его неслышно вылетел возглас «Вах!» и, отразившись от хребтов Кавказа, ушел в бесконечность Космоса. Он сел на переднее сиденье и посмотрел на нее. Она улыбалась.

– Вперед! – хрипло скомандовал Гвазава, и машина прыгнула на проспект. Всю дорогу молчали. И, странно, молчание не тяготило их, в общем-то, незнакомых людей.

– Что будем кушать? – слово «кушать» Савва произносил со смаком, как только могут произносить его российские грузины. Оно, в зависимости от интонации, оттенка и сопровождающего жеста, вмиг рисует образ либо целого быка на вертеле, либо сациви из осетрины в соусе же сациви, либо разнообразнейший десерт. Елене Федоровне в слове «кушать» послышалось «сациви из курицы». Она любила птицу в любом виде: и в небе, и в сухарях. Савва предложил даме меню и тут же забрал его:

– Вы мне доверяете? Я пригласил, я выбираю. Моему вкусу доверяете?

Елена Федоровна, поджав губы, пожала плечами.

– Не обижайтесь. Не верь тому, что написано, – Савва сложил меню, бросил на стол и поманил официанта.

– Что мы закажем? – официант раскрыл книжечку.

– Как, Елена Федоровна, слегка или плотненько?..

– Плотненько, – неуверенно сказала Елена Федоровна.

– Плотненько, – уверенно повторил Гвазава. – По полной программе, дорогой.

Официант с видимым удовольствием вырубил огрызком карандаша в книжечке какую-то первобытную клинопись о первобытных людских потребностях, подвел черту, качнулся на месте, зыркнул по сторонам и сгинул. Тут к столику подшустрил молодящийся старичок из разряда кабацкой теребени, но с видами на дам.

– Извините, у вас место свободно?

– Занято, уважаемый, занято. Не видите разве, я с дамой разговариваю.

– Простите, но тут стуло свободно, – не сдавалась теребень и взялась за спинку стула.

– Можете его взять себе, – небрежно махнул рукой Гвазава.

– Оно мне не нужно! – настаивал жеребчик. – Зачем мне стуло? Мне место нужно. А у вас тут место свободно.

– Э, папаша! – сказал Гвазава. – Что вы, право, лодку перегружаете, опрокинетесь.

Тут, как из-под земли, вырос официант.

– Будьте любезны, – обратился к нему Гвазава, – усадите куда-нибудь гражданина. Ему скучно. И заберите стульчик… Стуло! Иди, иди, папаша, ступай, дорогой.

Елене Федоровне Гвазава понравился. Юрик, со своей щепетильностью к людям, никогда так не поступил бы, да что вы, наоборот, усадил бы старикана и, забыв о даме, только изредка извинительно поглядывая на нее, расспросил бы того про жизнь, и весь вечер сидели бы за столом, как нототении.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Гвазава. – Вон идет наш благодетель. Сейчас мы выпьем за вашу красоту, Леночка! Когда я был в Польше, не так давно, знаете, там прелестные женщины, польки вообще все прелестны, а вот мужчин, достойных таких женщин, совершенно нет.

– Вам просто было не до мужчин, – сказала Елена. Она оценила комплимент Гвазавы. Он наверняка знал, что она сама из Польши. – Мужчины, достойные этих женщин, есть только на Кавказе, – скорее всего, она не знала о привычке Гвазавы говорить по любому поводу «У нас на Кавказе». Савва внимательно и остро посмотрел на нее и ничего не сказал.

Тут приплыл поднос и, ловко крутнувшись между столиками, замер перед нашей парочкой. Точно человек-невидимка обслуживал их: быстро, бесшумно и незаметно.

– Я так давно не танцевала, – раскраснелась Елена. Гвазава испытующе глядел на нее. Она догадалась, что аспирант подбирает к ней ключик, чтобы не тратить время на пустые хлопоты. Ей показалось, что она кошелек, в котором нервные пальцы перебирают наличность, а нервные губы с легкой улыбкой что-то шепчут, и шепчут удовлетворенно. Елене было немного не по себе от этой неприкрытой откровенности взгляда, он обезоруживал ее, но в то же время она вроде как и была спокойна за себя, так как достаточно хорошо знала себе цену, хотя, да, надо признать, градусы флирта крепче градусов спирта.

Ее начала бить дрожь. Надо что-то предпринять, танцевать хотя бы. «Да что же это со мной?» – почти с ужасом подумала она. Несколько часов назад штиль и уныние были на ее душе, но не было страшно. А сейчас забирает жуть. Что будет? Куда несет меня?

Музыканты явились, настроились и для разгону заиграли попурри из старых мелодий.

Елена чувствовала руки Саввы на себе, себя ощущала в его руках, ощущала всю прелесть своего легкого, несколько полного тела, ощущала, что эту прелесть также очень хорошо ощущает и ее партнер, и даже один раз убедилась в этом, когда на повороте он слишком плотно прижал ее к себе, и она впервые в жизни чуть не лишилась чувств. Савва поддержал ее. Голова у нее шла кругом.

После танца пили лимонад и молчали. Елена боялась взглянуть на Савву. Савва, с ее разрешения, закурил. Курил, глубоко затягиваясь. Этой паузой воспользовался молодящийся старичок и пригласил ее на танец. Старичок танцевал старомодно, смешно оттопырив зад и держа свою руку на отлете вверх, но так, чтобы женская рука не соскользнула с его ладони. Чувствовалось, однако, что он уже изрядно нагрузился, так как при перемене галса его приходилось удерживать за борта пиджака.

– Иди за меня, – сказал старый шкипер, – у меня ты королевой будешь. («Голой, – подумала Елена Федоровна. – Меньше королевы никто не обещает»). И что ты в этом кучерявом нашла?