Мурлов, или Преодоление отсутствия - Страница 87

Парис натянул лук, но его остановил Приам и, раскрыв рот, согнал со стены вниз. Старый царь не нашел в себе сил сказать, чтобы тот не показывался ему больше на глаза. Он смотрел вслед беспутному своему сыну и тряс головой. Пошатываясь, ушла со стены и Елена. В покоях Андромаха лежала на ложе ничком и видела безумными своими глазами, как пронзают греки труп Гектора копьями. И каждый раз Андромаха вскрикивала, точно вражеские копья пронзали ее саму. Так доклевывают труп, растерзанный львом или волком, вороны, так дожирают его гиены и шакалы, ничтожные из ничтожных зверей.

Дальнейшее уже не имело никакого значения, и Ахилл сделал то, что сделал бы на его месте любой воин, который, как были уверены все окружающие, пылает ненавистью к врагу. Когда все воюют против всех, тогда каждый убивает самого себя.

ЭПИЗОД 3.

– Будь краток, Приам, – сказал Ахилл, кивнув незваному гостю на кресло возле стола, врытого в землю. – Ты пришел за ним? Тебя пропустили? Кто?

– Тебе нужен один ответ или три?

– Я не нуждаюсь в ответах, Приам. Мне ничего не нужно. У нас договор: передаем труп завтра. На войне, как на войне. Зачем пришел сегодня?

– У меня было золото… Оно меня пропустило.

Ахилл усмехнулся.

– Ахилл, вспомни своего отца…

Но грек грубо прервал его:

– Когда мне надо вспоминать отца, я вспоминаю мать!

– Ты совсем как тот мул, которого спросили, кто его отец, – сказал старый царь.

– Что ты этим хочешь сказать, старик? – Ахилл хмуро смотрел на бесстрастное лицо гостя. – Что я сын осла?

– Нет, юноша. Мул в таком случае говорил, что у него мать лошадь.

В наступившей тишине была слышна далекая пьяная брань да скрип старой разбитой колесницы за пологом, которую приспособил себе для отдыха охранник. «Надо взгреть лежебоку», – подумал Ахилл. Приам обеспокоено посмотрел на Ахилла, но тот отрешенно глядел куда-то в угол. Приам боялся посмотреть в ту сторону, хотя он уверен был, что сын не тут, не в шатре, а скорее всего где-нибудь за шатром, в яме, где прохладно и мухи.

Ахилл вспомнил ласковую руку матери, отчаяние в ее глазах, когда – то ли по чьему навету, то ли по прихоти сластолюбивого Пелея – ее обвинили в чародействе и изгнали из дома, что равносильно было убийству. Она утопилась в ручье, а Ахиллу сказали, что мать его – речная богиня. Бред какой-то!

– Басилевс. Как обещано, тебе будут завтра многие дары, они уже приготовлены на повозках, но верни мне сына сегодня, – сказал Приам.

– Ты хочешь сказать, труп?

– Верни мне сына. Ты и так забрал у меня все.

– Не смеши меня, царь. Я у тебя забрал все! Однако же я не прибавил себе этим ничего. Значит, и сын твой – ничто. Как и ты. Как и я. Как я верну тебе то, чего нет? И потом, согласен, можно все отдать, но взять все… Ступай. Не нарушай международных соглашений, Приам. Завтра, завтра отдадут тебе его. Прощай. Тебя проводят. Тебе повезло, что у тебя взяли только золото на пути сюда.

Приам хотел что-то сказать, тоскливо посмотрел в темный угол, где были свалены доспехи и оружие Гектора, и ему вдруг стало жутко. Ему показалось, что доспехи зашевелились, будто кто-то вставал из-под них. Не попрощавшись, Приам вышел. Стражник проводил его до самого луга. Царь отдал ему перстень с пальца, который хотел подарить Гектору. Стражник поблагодарил и почтительно попрощался с ним. «Как-то он отнесется ко мне, когда ворвется в горящую Трою?» – подумал Приам. Оставшись один, старик повалился на землю и стал дергать траву зубами. Потом он долго тащился к Трое. Видно, все же суждено завтра пройти и ему и Гектору через обряд позора, через торжественный обряд передачи победителем тела побежденного…

Опять бессонница! Голова, привыкшая только к вину, поцелуям, не смертельным ударам оружия и камней о шлем, после смерти Патрокла стала полниться неведомыми ранее мыслями, и мысли эти были беспокойны, как воспоминания о своей трусости в детстве. Много ночей Ахилл провел уже без сна, оглоушивая себя вином и женщинами, или пребывал в забытьи, надышавшись, как дикий кочевник скиф, конопляного дыма из костра, но никак не мог убежать от вопроса, который задал себе после смерти Патрокла: зачем все это? Который двенадцать раз задал себе в ночь жертвоприношения, который задал себе только что, когда перед ним сидел Приам. Вот оно что! Приам тоже не спал много ночей. То-то у него глаза закатывались от усталости. Какой смысл во всем, что я делал, делаю и собираюсь делать?

– Женщину! – яростно крикнул он караульному и уткнулся лицом в покрывало.

Через некоторое время стражник втолкнул в шатер женщину. Та темным пятном прижалась к полотну шатра и не двигалась с места.

– Где Патрокл? – спросил у нее Ахилл.

Женщина молчала. Снаружи заскрипела коляска. Стражник, видно, решил уютно покемарить. Ахилл выскочил из шатра, скинул воина наземь, огрел его подвернувшейся палкой и, подняв колесницу, с нечеловеческой силой швырнул ее в темноту. В темноте раздались чьи-то проклятия. Ахилл вернулся в шатер и лег на ложе. Вспомнил о женщине и повторил свой вопрос:

– Где Патрокл?

Женщина молчала.

– Что ты там прячешься? Иди сюда! И подай со стола вино.

Женщина не пошевелилась.

– Ну, что же ты? – Ахилл сел на ложе и уставился на темное пятно. Может, она глухая? Он встал, взял горящую головню и подошел к пленнице. – Ты кто? – спросил он, вглядываясь в ее красивое и еще сонное лицо. Это была его пленница, иначе бы ей не дали уснуть еще много ночей.

– Твоя рабыня, басилевс, – ответила та.

– Тогда ступай прочь! – заорал Ахилл. – Рабыня! – он презрительно посмотрел на нее и раздраженно швырнул головню в середину шатра на утрамбованную землю. – Ступай к солдатам, рабыня!